Перестройку и гласность пытаются превратить в дорогой антиквариат

Первое, что впечатляет на выставке «Гласность/Перестройка», – само место ее проведения. Монументальный сталинский дом с лепниной и высоченными потолками. Не какой-нибудь чердак, подвальная мастерская или сквот. Те самые сумасшедшие «обиталища сообщников», которые так любил воссоздавать в Третьяковке бывший хранитель коллекции нон-конформизма Андрей Ерофеев.

Теперь в обстановке эдакого советского салона – так могли бы показывать парадные портреты членов Политбюро – перестроечные вещи приобрели другой вид и звучание. Они вдруг окаменели, забронзовели и почти потеряли ироничный запал «искусства молодых». Зато приготовились войти в вечность. «Портрет Леонида Брежнева» кисти Дмитрия Врубеля (того самого, кто написал знаменитый поцелуй Брежнева и Хоннекера), висит как парсуна XVII века, а «СССР – Бастион мира» Игоря Макаревича (землистые серп и молот) – как древние христианские знаки, «Очередь за вином» Семена Файбисовича – как ренессансная фреска.

В принципе, сравнение перестроечного соцарта с религиозной иконописью – далеко не новость. Если русский авангард начала ХХ века замешивал народное искусство (примитивы) на церковных символах (Малевич с его супрематическими крестами), художники конца столетия для такого замеса брали символы коммунистические. Уже упомянутые серпы с молотами, звезды и красные знамена, трибуны и мавзолеи. Короче, все те приметы «perestroika», которыми активно торговали арбатские дилеры.

Обычно искусство горбачевского времени подают как последний взлет соцарта. Делают упор на тотальной иронии, на жестах отрицания, анархическом упоении Западом – пляски молодых на статуях отцов. Здесь, конечно, знаковым явлением (не столько по образам, сколько по настроению) признается фильм «Асса». Кстати, двое из выставленных художников – Сергей Шутов и Сергей Бугаев (Африка) – принимали в нем непосредственное участие. Если идти по этому пути дальше – что, собственно, и сделал Андрей Ерофеев – то линию такой «перестройки» можно вести до бесконечности, находя ее отголоски в любом искусстве протеста, в любых общественных провокациях.

Однако для музеев, а уж тем более для продаж, такое искусство явно не годится. Его можно разобрать на сувениры. На него может возникнуть «мода» – как это случилось на Западе, когда ушастые красноармейские буденновки стали хитом сезона. Но чтобы выискать в этом карнавале нечто серьезное и нетленное – нужно очень сильно постараться.

Именно этим и занялись кураторы «Гласности/Перестройки» в расчете на немецкого и английского зрителя. За что получили град упреков от отечественных критиков. Ведь они оставили за бортом пляски и песни (то есть историю), поместив картины в безвоздушное пространство аукционных стандартов. Как если бы они попали в лондонскую галерею «Тейт», где никто даже приблизительно не может перевести слово «glasnost». Удивительно, что многие работы эти стандарты выдержали – не случайно немедленно приходят сравнения и с немецким нео-экспрессионизмом (Сундуков), и с американским неореализмом (Гороховский), и с французским неоконцептуализмом (Хлобыстин).

Другое дело – выветрилось очень ценное чувство свободы и авантюризма. Когда, по примеру Леонида Лама, можно было надставить один «серп-молот» на другой и таким образом получить знак доллара. Сегодня немецкие владельцы галереи такому художнику посоветовали бы возвратить «серп-молот» в прежнее состояние, чуточку подпилив его в разных местах. Получится знак евро – куда как более конвертируемый и стабильный арт-объект.

newizv.ru