В прокат вышел фильм Дикое поле

А в 1994 году Саморядов погиб – глупо и банально. Перелезал в свой номер по балкону ялтинской гостиницы во время очередного фестиваля. Сорвался и разбился. Луцик после этого успел снять фильм по собственному сценарию «Окраина», принял участие в «Русском проекте» ОРТ (такая слезная социальная реклама про русский народ), а в октябре 2000 года умер во сне. После него остался сценарий фильма «Дикое поле»- сильный, мощный, который Луцик собирался экранизировать сам. Не сложилось.

В итоге картину снял Михаил Калатозишвили, для которого «Дикое поле» стало дебютом. Сценарий тут удивительным образом пересекается с недавним «Морфием» Алексея Балабанова, в основе которого в свою очередь лежит творчество Михаила Булгакова. Молодой врач приезжает в провинцию, где много стихийных чувств и простых людей, а единственным напоминанием о городской жизни служит фото любимой женщины, затерявшееся среди бумаг на столе. В качестве провинции в «Диком поле» выступает первобытная казахстанская степь, где русские люди живут простой, но очень насыщенной жизнью: мимолетная грусть тут оборачивается 40-дневным запоем, любовь – двумя пулями, в живот любимой и себе в грудь. Получая мощный удар током, эти люди, вопреки всем законам медицины, не умирают, а отсыпаются по пояс в земле, чтобы на утро ожить, потребовать воды и тут же сочинить пару анекдотов про «жизнь после жизни».

Доктор Митя для этих людей становится не просто «своим»: он - олицетворенное чудо воскрешения, ежедневно возвращающий местных лазарей с того света. Сам представитель «загнивающей интеллигенции» чувствует себя, скажем так, не в своей тарелке среди этих простых и в тоже время настоящих людей. Но если у Булгакова естественной защитной реакцией врача на всю эту дикость стало пагубное увлечение наркотиками, выдававшее слабость самого человека, то у Луцика и Саморядова земля, почва в конечном итоге перевешивают это искусственное, чужеродное желание убежать от реальных проблем в нереальный мир. Доктор Митя не стал «морфинистом»: напротив, он искренне проникается заботами окружающих и влюбляется в них, он сливается с почвой, с этим диким природным духом. И это помогает преодолеть все – и предательство любимой женщины (в «Морфии» это стало бы лишь катализатором очередного наркотического угара!), и удар в спину со стороны мнимого святого, мифического серафима, который якобы должен защищать Митю, и многое другое. Конечно, фильм полон христианских параллелей, некоторые специалисты даже обвинили Калатозишвили в том, что тот намеренно увел сценарий в эту тихую библейскую бухту. Но если доктор Митя – современный Христос посреди казахстанских степей, то это очень странный Христос: его предают «серафим» и Мария Магдалена, а спасают дикие, переполненные язычеством мужики…

Впрочем, все это - риторика, интересная лишь специалистам и критикам. С точки зрения рядового зрителя (если таковой вообще рискнет собраться на просмотр «Дикого поля»), картина Михаила Калатозишвили – это очень красивое, но не шибко понятное кино, щеголяющее пронзительно грустными, без конца и края, планами и постоянно ускользающее от попытки найти во всем этом привычный, осязаемый смысл. Смысл, конечно, есть , но чтобы нащупать его, совсем не обязательно разбираться в многочисленных не то христианских, не то языческих символах и метафорах, которыми переполнена картина: достаточно просто уловить дуновение ветра, который бессмысленно блуждает по этой бесконечной степи.

spb.aif.ru