Я хорошо помню Лондон 31 августа 1997 года. Никогда на моей памяти этот самоуверенный мегаполис не казался таким потерянным. В вагонах метро, магазинах - везде, где бы я ни оказывался в тот день, висела непривычная тишина. В кафе на Флит-стрит всегда шумные в обеденный перерыв клерки молча жевали сэндвичи с беконом и прятали глаза, пытаясь не выдать своих чувств постороннему.
Все уже знали, что произошло, но никто не говорил о случившемся. Никто не охал, не собирался в кучки и не обсуждал последние новости из Парижа, где в клинике Hospital de la Pitie Salpetriere в 4 часа утра от ран, полученных в автомобильной катастрофе, скончалась "народная принцесса". Англичане, как им и положено, стоически переживали общее горе молча, поодиночке.
Подобное ощущение висевшей в воздухе трагедии еще раз я пережил лишь однажды, четыре года спустя, в пустом, как город-призрак, Сан-Франциско, 11 сентября 2001 года, в день нападения террористов Аль-Каиды на Нью-Йорк. При всем несопоставимом различии событий, реакцию на них объединяло всеобщее ощущение того, что мир уже не будет таким, каким он был вчера.
Осенью 1997-го лондонцев это чувство не обмануло: смерть принцессы Уэльской навсегда изменила не только британскую монархию, но и самих британцев.
Принцесса - тоже человек
Ее пышная свадьба с принцем Чарльзом, состоявшаяся в 1981 году, отвечала вековым канонам жанра: толпы зевак восторженно следили за помпезной церемоний, с упоением обсуждали наряды и обручальное кольцо за 30 тысяч фунтов и, казалось, устоям королевского двора,
застрявшего где-то в далеких викторианских временах великой империи, ничто не угрожало. Аристократы, как и раньше, казались простым британцам экзотическими существами с Марса, жившими своей особой, никак не пересекавшейся с народом жизнью.
После свадьбы, однако, все пошло наперекосяк. Принцесса Уэльская решительно не вписалась в викторианские нравы Букингемского дворца.
Ее природная тяга к "униженным и оскорбленным" и стремление к простым, искренним человеческим чувствам категорически противоречили самой природе английского аристократизма. А привлекшая когда-то внимание принца скромная девичья красота обернулась невероятной харизмой, стремительно превращавшей Диану из застенчивой принцессы в мировую суперзвезду с независимыми взглядами на жизнь.
В декабре 1995 года королева предложила супругам разойтись. Предложение было поддержано премьер-министром и советниками Ее величества.
Официально Чарльз и Диана развелись в августе следующего года. Диана потеряла титул Ее королевского высочества, но осталась принцессой Уэльской и членом королевской семьи, поскольку была матерью сыновей Уильяма и Гарри - наследников престола второй и третьей очереди.
Впрочем, собственное аристократическое происхождение после развода волновало Диану меньше всего. Она посвятила свою жизнь сыновьям и поиску тихой гавани.
Какое-то время даже мечтала об уединенной семейной жизни со своим близким другом, пакистанским врачом Хаснатом Ханом, которого после ее смерти друзья Дианы называли "любовью всей ее жизни". Но вскоре жизнь ее совершила крутой поворот. В окружении Дианы появился богатый плейбой Доди аль-Файед, в компании которого она вскоре и погибла в парижской автокатастрофе.
Сразу после этой трагедии, в первые дни сентября 1997, в Англии заговорили о конце эпохи и скором падении монархии, о безнадежно отставшей от времени, никому не интересной семье Виндзоров, об их открытом снобизме и пренебрежении общественным мнением.
Усугубило ситуацию решение недолюбливавшей Диану королевы уединиться в своем шотландском замке Бэлмор вместе с внуками. Как сказал тогда представитель двора, принцы для нее были важнее "переживаний лондонской толпы с бумажными салфетками наготове ".
Эмоциональная революция
Недовольство Букингемским дворцом вылилось в плохо скрываемый гнев, в опросах общественного мнения взлетело до рекордной отметки число сторонников республики, и правительство уже беспокоил надвигавшийся кризис института монархии.
То, что случилось потом, прецедента в истории британской короны не имело: королева, осознав свою ошибку, срочно вернулась в Лондон и появилась в той самой "толпе с бумажными салфетками", демонстрируя людям свое сочувствие.
Но это было только начало. В своем выступлении из Букингемского дворца Ее величество произнесла слова, которых от королевы не ждал никто.
"Я, например, - призналась она, - считаю необходимым извлечь уроки из ее жизни и необычайной, трогательной реакции на ее смерть".
Не меньше публику удивили и обороты речи, такие как "От всего сердца", столь нехарактерные для выступлений монарха.
Нужно знать вековые монаршие традиции и протоколы, чтобы оценить, в какой степени из ряда вон выходящим было это проявление простых человеческих чувств.
На похоронах Дианы королева в нарушение этикета склонила голову. Этот жест шокировал аристократию: ни перед кем британский монарх не склоняет голову, кроме почивших глав других государств. Елизавете Второй пришлось сделать это на похоронах столь нелюбимой ею, отвергнувшей двор бывшей невестки.
Эффект превзошел все ожидания социологов - популярность королевы по опросам MORI взлетела до небес, а народ неожиданно для себя дал волю чувствам: 6 сентября на похоронах Дианы люди не стеснялись открыто рыдать.
Для британцев это была настоящая эмоциональная революция. С тех пор прочно укоренившийся в российском сознании стоический образ чопорного англичанина все меньше и меньше соответствует действительности - новое поколение уже не стесняется проявлять эмоции на людях, и вас теперь даже может обнять малознакомый человек, что еще 20 лет назад было здесь делом совершенно неслыханным.
Конечно, и сам Лондон изменился с тех пор, он стал более многокультурным и открытым новым веяниям. Но пример англичанам еще в конце прошлого века подала Диана - своим неприятием викторианских традиций и открытым сопереживанием простым людям.
"Ее толкнули"
Изменилась и сама монархия. Как сказал тогда глава социологического центра MORI Роберт Вустер, "Королева и ее приближенные извлекли из произошедшего важный урок: существование монархии в современной Великобритании полностью зависит от общественного мнения".
В течение следующих лет королева провела серию реформ, направленных на постепенную модернизацию монархии. Женщин уравняли в правах с мужчинами при наследовании престола, а сами наследники были вынуждены свыкаться с крамольной мыслью о том, что их репутация за пределами Букингемского дворца значит ничуть не меньше, чем отношения в семейном кругу.
Монархия изменилась - внешне незаметно, но по существу довольно радикально. Идея монаршей сакральности навсегда осталась в прошлом веке, и британцы это хорошо чувствуют.
Грандиозный бриллиантовый юбилей Елизаветы Второй в этом году прошел на фоне открыто демонстрируемой британцами любви к своей королеве.
Никто уже давно не говорит о конце монархии, неадекватности двора и снобизме знати. О каком снобизме может идти речь, если британская корона стала частью грандиозного шоу.
Букингемский дворец теперь - резиденция королевы в той же мере, в какой его крыша - сценическая площадка для выступления группы Madness c песенкой "Мой дом".
Никому уже даже в голову не придет устраивать юбилейный концерт в Королевском симфоническом зале и приглашать туда избранных. Его устраивают на улице, перед дворцом, куда собирается пол-Лондона и где выступают звезды рэпа и рок-музыки, а ведущие отпускают в адрес ее величества рискованные шутки.И уж конечно, 15 лет назад никто и представить себе не мог, что мы увидим Ее величество в программе открытия лондонской Олимпиады, храбро сигающую в компании самого Джеймса Бонда с вертолета, прямо над Олимпийским стадионом.
"Глупо думать, что мама сама прыгнула с вертолета,- сообщил нам принц Чарльз, не вылезающий в последнее время из Твиттера, - ее толкнули".
Мы это поняли, Ваше королевское высочество.
Мы даже помним, кто ее толкнул. Это случилось 15 лет назад.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
www.ria.ru