Что лучше: больше работать или лучше трудиться?

Кончились (точнее, похмелимся 16, отоспимся 17 – и кончатся) новогодние каникулы. Пока что, в начале кризисного года, никто не работал оттого, что выходные. С 18 числа миллионов 10 не будут работать оттого, что негде. Чтобы успешно искать и находить что угодно, нужно объект поиска хорошо представлять. О том, что нам нужно – найти работу или хорошо трудоустроиться, читайте ниже.

Трудиться лучше, чем работать

Вопрос о связи выработанного, заработанного и полученного – не только ключевой вопрос для менеджера и собственника. Это ещё и экзистенциальный вопрос, который не раз задавал себе каждый. Я отвечаю себе на него так: хотелось бы, конечно, получать больше заработанного. Справедливо получать оплату, соответствующую произведённому тобой полезному продукту или товару. С горькой усмешкой примечаешь, постоянно примечаешь, что заработок куда меньше субъективно заслуженного тобой. Боюсь, я не одинок. Особенно мучительное ощущение недостаточной оплаты сильнó в образованных кругах российского общества. На чём же основано ощущение недооценённости? Субъективно ли оно, порождено ли только завышенной самооценкой и алчностью, или ему существуют объективные предпосылки?

Считается, что заработок коррелирует с производительностью труда. Показатели производительности труда – это основные показатели эффективности труда. Эффективность труда измеряется как отношение результата к затратам живого труда. Слово «живого» в определении не случайно – бессмысленно говорить об эффективности труда станка с ЧПУ. Не оттого, что станок в сравнении с живым существом делает мало или плохо. Нет, оттого, что станок не создаёт феномена «труд», то есть не рефлексирует своей деятельности по преобразованию материи. Человек же, когда он трудится, изменяет и материальный, и идеальный мир. Рискну предположить, что труд, каждое событие труда, затрагивает то самое сознание, в котором бытуют платоновские изначальные идеи, кантовский абсолютный императив и гегелевский абсолютный разум, Дао Лао-цзы и Любовь Христова 1. Это и есть главное, что отличает труд от работы: труд меняет мировую структуру сознания. Отличие труда от работы убедительно демонстрирует язык основоположника политэкономии (на достижениях которой основывается расчёт заработной платы в современном обществе), Адама Смита: он нигде не путает work – работу и labor – труд. Переходя к языку современного интегрирующего маркетинга, можно ту же мысль выразить вполне прагматично: в результате работы получается продукт, а в результате труда – товар. Напомню, что главное отличие товара от продукта в способности товара быть обменянным на эквивалент другого труда (на другой товар или на так называемый «универсальный товар» - на деньги).

Современный рынок, на котором каждый работник, каждая организация пытается сделать продукцию товаром, то есть найти партнёра, способного к обмену, отличается потрясающе высоким уровнем конкуренции. Поэтому нелегко найти того, кто согласится взять твой продукт, кто согласится признать его товаром, кто ободрит тебя – ты трудился, а не просто работал, и воздаст тебе эквивалентом труда за труды. Да и не каждую работу удаётся сполна воплотить в труд: где-то ошибся, где-то схалтурил, а чаще умения не хватило. Вдобавок за соседним прилавком обычно стоит труженик более мастеровитый, и его труд лучше воплощает схожую с твоей идею предлагаемого товара. В работе труд редко когда (почти, наверное, и никогда) не составляет 100%. Хорошо, если половину.

Вот и первая причина несогласия с оценкой обществом, покупателем (он же обычно работодатель) моих усилий. Я ведь тратил силы, время, переводил ресурсы и ломал голову – я работал! Неужели теперь, когда в результате этого напряжённого, порождающего вначале усталость, а затем истощение процесса я изготовил нечто более (или менее!) полезное, я не получу права на полную компенсацию потраченных мной сил? И отчего? Только потому, что кому-то мой продукт нравится меньше, чем продукт соседа или ещё чей-то?! Да я не позволю обращаться с собой подобным образом!

Увы! Ресурсы надо восполнять, силы восстанавливать, и голод не тётка – так что закончится мой экзистенциальный бунт по обыкновению согласием отдать весь продукт, а оплату получить лишь за ту его часть, которая признана будет товаром. Восполнят мне лишь ту часть работы, которую покупатель признает трудом. И будет урок – трудись больше, трудись лучше. Старайся вообще не работать – трудись!

Описанная выше трагичная, выматывающая последние жилы модель товарно-денежных отношений свободного рынка для российского труженика – светлый недостижимый идеал.

Что мешает мне трудится?

Положим, я умён, упорен, талантлив. Тогда, совершенствуя превращение труда в работу, я смогу повышать КПД этого процесса, и жизнь моя будет становиться всё лучше и счастливее. Но, увы, я в этом мире редко тружусь один. Сырьём для моего продукта служит результат чьей-то работы. Пусть даже я трудом одухотворю не только свою работу, но и работу предшественников – что дальше? Дальше, вполне возможно, проходя по цепочке создания стоимости (именно в этой цепочке, в идеале, коллективный продукт должен насыщаться трудом и становиться всё более и более товаром) произведённая ценность может попасть в передел криворукому, тупоумному, нерадивому работнику, а не вдохновенному труженику. Тогда таким трудом созданная товарная стоимость может уменьшиться! А расчёт покупателя с нами – участниками бизнес-процесса будет вестись по конечному содержанию труда, и одна паршивая овца может уменьшить заработок всем остальным. Вот досада! Собственно, одна из идей Total Quality Management 2 - не допустить уменьшения доли труда. Это – попытка управления бизнес-процессами таким образом, чтобы товарная стоимость на каждом этапе создавалась, а не разрушалась. Идея благая, недаром серьёзные специалисты в области менеджмента полагают следование TQM единственным магистральным путём развития экономики и трудовых отношений.

TQM заодно подразумевает, что мне не придётся «лепить конфетку из отбросов», то есть во всей нашей со товарищи артели тружеников сырьё, переделы сырья и оборудование будут соответствовать высокой цели одухотворения работы и не менее высокой цели возможно более полной оплаты наших трудовых усилий. Тогда полученного эквивалента затраченного труда хватит, чтобы компенсировать физические и умственные затраты, вознаграждение перекроет амортизацию личности и тела, да ещё даст возможность не просто восстановиться – развиться, улучшиться личности, телу стать сильнее и проворнее. В следующей работе, ободрённый справедливой наградой, каждый прибавит долю труда, а трудиться станет ещё лучше, и награда будет больше… Собственно, о таком цикле расширенного воспроизводства персонала идёт речь, когда с надеждой говорят о значении человеческого ресурса в современной экономике, о роли человека в организации.

Возможно, случится иначе. Всех сил, потраченных мной и моими со-трудниками, не хватит, чтобы оплодотворить некачественные заготовки в неумном переделе, и нарядный сруб, оттесанный из подгнивших брёвен, не станет домом молодого семейства. А может быть, грубиян-официант так шваркнет клиенту на стол любовно сработанный борщ, что посетитель покинет наше заведение в блёстках восхитительного плотного бульона, но платить за блюдо откажется. Несвежий на следующий день от выпитой натощак плохой водки с соевой сосиской и полуночного просмотра Петросяна, я смогу только работать, а трудиться сил не достанет. Симона Вейль описала подобные отношения работника с деятельностью как унижение трудом. «Да и нужно ли трудиться?», - вкрадётся шальная мысль, - «ежели один чёрт редактор вычеркнет из текста все перлы, а оставит лишь доступные несуществующему среднему читателю трюизмы». Возникает соблазн халтуры, то есть формальной деятельности, исполнения работы и попытки продать её результаты, выдав работу за труд. Часто обман удаётся. Во второй половине ХХ века мы как раз и жили в советском обществе узаконенной халтуры. «Они делают вид, что нам платят, а мы притворяемся, что трудимся».

Ориентируясь на среднемировую

Сказанное выше относится к интимному, экзистенциальному отношению человека и плодов его деятельности. Положа руку на сердце, я соглашаюсь с утверждением: «Как потопаешь, так и полопаешь». Но если бы всё было так просто, не существовало бы многих форм трудовой миграции, таджикских строителей в Подмосковье и индийских фамилий в числе разработчиков американской программы Adobe Illustrator. Понятно, отчего голландский фермер в день зарабатывает больше алтайского: голштинская корова на Алтае даёт средний суточный удой 10,8 литра молока, а голландская голштинка – 38 литров. Так же очевидно, что голландский животновод не ухаживает за своей коровой втрое больше алтайского: оба работают по 12 часов в сутки (36 часов ежедневно ходить за скотиной невозможно!) Значит, у голландца эффективность труда (доля труда в работе) выше. Но дальше начинается явная несуразица. Литр алтайского молока закупается по7-8 рублей, а голландского по 45 евроцентов, то есть по 18 рублей. Если считать в абсолютных величинах, выяснится, что одна корова приносит голландцу 684 рубля в день, а алтайцу 80 рублей в день.

Показатель труда в данном случае очевиден: литр молока. Значит, за каждый литр молока алтайский крестьянин работает втрое больше. Из этого неравенства ещё можно выкарабкаться, повышая продуктивность животных. А вот с оценкой рынком и социумом результатов труда дело обстоит гораздо печальнее. При той же продуктивности коровы алтайский крестьянин всё равно получит существенно меньше – 304 рубля. Фактически одинаковые количества труда, создающие равное количество товара, в два с половиной раза различаются по цене обмена. Так зачем говорить о глобальном, всемирном рынке! Нерыночные стоимости трудовых затрат и их географическая дифференциация – совершенно очевидный тормоз в стремлении повысить эффективность труда. Зачем увеличивать долю превращённой в труд работы, если ты как трудовая единица оцениваешься вдвое дешевле нидерландского аналога3?!

Подобное соотношение стоимости труда россиянина к труду европейца и американца той же квалификации наблюдается повсеместно, если анализировать производящие отрасли. Утешение, что мы стоим дороже индусов и вьетнамцев, довольно слабое. Обида – сильная. Паллиативный выход – трудовая миграция – подходит не всем.

Преодоление не столько географических, сколько культурных барьеров (привычка к родине) плюс (у многих людей, как раз наиболее конкурентоспособных в своей области умений на мировом рынке труда) любовь к Родине пока что препятствуют окончательному обезлюдиванию России. Но пока целью будет оставаться удвоение ВВП (продукта, а не товара!), пока трудовая сила россиянина не выйдет свободно и смело на мировой рынок труда, всё больше людей будут разочаровываться в труде и забываться работой. И тогда об эффективности труда и повышении его производительности спокойнее позабыть.


journalisti.ru